«Начали делать из Золотой Орды сугубо позитивную модель»

539 лет назад Россия стала независимым государством: 11 ноября 1480 года война московского улуса Большой Орды с метрополией, вошедшая в историю как Стояние на Угре, окончилась победой «сепаратистов». Однако в нашем календаре эта дата до сих пор окрашена в рядовые, будничные цвета. Не удается пока даже сделать ее памятной датой. О причинах этого, о календарных перспективах дня нашей независимости и его корнях обозреватель «МК» расспросил историка Владислава Назарова.

Владислава Назарова, сотрудника Института всеобщей истории РАН, известного специалиста по истории России XIV–XVII веков, можно назвать одним из идеологов инициативы по установлению 11 ноября в качестве памятной даты. Законопроект, предлагающий дополнить перечень дней воинской славы и памятных дат России Днем окончания Великого стояния на реке Угре, был внесен в Госдуму в июне прошлого года.

Предложение было поддержано Российской академией наук — в том числе двумя ее ведущими «историческими» подразделениями, Институтом всеобщей истории и Институтом российской истории, — а также Общественной палатой, Синодом РПЦ, Министерством культуры, Минобороны России, Росархивом, правительством в целом… Да и в нижней палате перед законопроектом, казалось, включили «зеленый свет»: решением Совета Госдумы законопроект был включен в программу текущей, осенней сессии. Он должен был быть рассмотрен в сентябре.

Однако 16 сентября думский ареопаг внезапно изъял проект из планов на осень — без уточнения дальнейших перспектив. Официального объяснения этому не последовало, но ситуация вполне ясна: федеральный центр напугало то, как законопроект был воспринят в Татарстане. Политики, ученые, общественные деятели республики практически единым фронтом выступили против прославления победы на Угре.

Негативные отзывы на законопроект направили в Москву и президент, и Госсовет Татарстана. А некоторые депутаты республиканского парламента договорились до обвинения авторов документа в разжигании межнациональной розни.

— Владислав Дмитриевич, противники включения в число памятных дат дня победного окончания Стояния на Угре празднуют победу. Можно слышать заявления, что о законопроекте теперь вообще можно забыть. А как вы оцениваете ситуацию? Сохраняются шансы на появление в нашем календаре своего дня независимости?

— Очень надеюсь, что это лишь временная отсрочка. Сегодня у нас, согласно соответствующему закону, более 30 дней воинской славы и памятных дат. Но среди них нет ни одной даты, которая обозначала бы корни нашей государственности. Мы отмечаем много чего: День российского парламентаризма, День студенчества, День партизан и подпольщиков… И это очень хорошо. Но почему же не отметить дату, связанную с обретением Русским государством полного и окончательного суверенитета во внешних и внутренних делах, суверенитета, завоеванного в результате длительной военной кампании? Разве это не памятная дата?

В свое время, в 1990-е годы, мы признали долги Российской империи. Значит, считаем себя в юридическом смысле ее правопреемниками. Но Российская империя — правопреемница предшествующих государственных образований на территории России. Это очевидно. Поэтому рассчитываю на здравый смысл и объективные исторические знания наших политиков и депутатов. Не может государство оставаться безродным. Были у нашего государства и родители, и время рождения.

— По некоторым данным, ключевое влияние на ход событий оказала Администрация Президента. Звонок, после которого последовала команда «стоп», был, говорят, с самого верха. У вас такая же информация?

— Я достаточно далек от источников информации такого рода. Однако не исключаю этого. Но что ж поделать? Бывает, что ошибки допускает и Администрация Президента. А может быть, это и не ошибка вовсе. Может быть, это вызвано каким-то стечением политических обстоятельств. Не знаю, не могу судить. Но повторю: мне представляется, что решение о включении 11 ноября в перечень памятных дат — положительное решение — в конце концов будет принято.

— Причина, почему законодатели сдали назад, понятна: реакция на законопроект Татарстана. Вы были готовы к тому, что дело обернется таким скандалом?

— Я допускал, что такая реакция может иметь место. Корни столь болезненного отношения к этим историческим событиям нужно искать в начале XIX века. Именно тогда в российские школьные учебники и в историографию вошло понятие «татаро-монгольское иго». Понятие, конечно, как минимум неточное.

«Татаро-монгольское» — это, по сути, масло масляное. Изначально татары — одно из монгольских племен. Уже потом этот этноним по не совсем понятным пока причинам распространился на все кочевые, преимущественно тюркские народы, населявшие Золотую Орду. Кроме того, факты, вполне естественные для Средневековья — завоевательные походы, опустошение завоеванных территорий, наложение на покоренные народы дани, — оценивались чрезмерно эмоционально.

Эта инерция сохранилась и в советской историографии, не избежал ее и я в ряде текстов. Но уже в 1980-е годы пошла обратная волна. При этом некоторые историки и политики Татарстана впали в другую крайность: начали делать из Золотой Орды сугубо позитивную модель, некий фетиш исторического прогресса. Стал отрицаться сам факт политической и налогово-финансовой зависимости Северо-Восточной и Северо-Западной Руси от хана в Орде.

Словом, мотивы действий исследователей и политических деятелей современного Татарстана понять можно. Но те решительные выводы, которые ими делаются — в том числе, и особенно, в отношении событий 1480 года, — на мой взгляд, не выдерживают критики. Серьезного научного обоснования, почему 11 ноября не следует включать в число памятных дат, я не видел.

— Доводы ваших оппонентов сосредоточены в основном в политико-идеологической плоскости. Но есть и аргументы научного плана. Главные из них: государство Ахмата было лишь одним из осколков Золотой Орды, и после победы на Угре политическая ситуация в принципе не изменилась: Москва продолжала платить дань и ордынцам, а после распада Большой Орды — прочим ханствам. Словом, событие не имело того судьбоносного значения для истории России, которое ему пытаются приписать инициаторы и сторонники законопроекта. Что бы вы ответили на это?

— Давайте по порядку. Большая Орда — действительно лишь одно из государственных образований, на которые распалась Золотая Орда. Но она была самым крупным из них. И политика хана Ахмата была направлена на то, чтобы попытаться возродить былое могущество Золотой Орды. У него, например, были временные победы над ханами Крымского ханства: несколько лет Крым находился под его контролем. Он достаточно успешно воевал с государственными образованиями Средней Азии. Поход на Русь был одной из составных частей этой великодержавной политики.

Замысел кампании вырисовывался четко: восстановить тот уровень политической и экономической зависимости княжеств Северо-Восточной Руси и Псковской земли на северо-западе Руси от Орды, который имел место прежде, во времена Узбека и Тохтамыша. В так называемом Лихачевском летописце об этом говорится следующее: «Того же лета безбожный царь Ахмат Большие орды поиде на православное крестьянство на Русь, на святыя церкви и на великого князя, похваляся разорити святыя церкви и все православное крестьянство пленити, а самого великого князя, якоже при Батыи было…»

Сравнение со временами Батыя не случайно: именно так ощущали тогда в Москве масштаб опасности. И не только в канцелярии великого князя, где была сделана эта запись. Поход хана Ахмата, тем более в союзе с Великим княжеством Литовским, действительно представлял собой очень большую, поистине смертельную угрозу для формирующегося централизованного Российского государства.

— Но что же все-таки насчет продолжившейся даннической зависимости?

— Ну это, извините, просто несерьезно. Сторонники такой трактовки ссылаются на «докончания» — договоры великих московских князей со своими родственниками, удельными князьями. Вопрос о «выходе», дани, действительно затрагивался в них и после Стояния на Угре. Но это говорит лишь о том, что московские политики не исключали возможного восстановления той зависимости, которая просуществовала 250 лет. Поскольку дань собиралась с населения всех территорий, важно было определить, кто и сколько должен в этом случае платить.

Однако ни в восточных, ни в российских, ни в западных источниках нет ни одного свидетельства того, что «выход» продолжал выплачиваться. Второе: не имеется ни одного факта, говорящего о продолжении какой-либо политической зависимости, о том, что московский великий князь получал ярлык на свое княжение от хана Большой Орды или ханов в Казани, Крыму, Астрахани.

Данью порой называют «поминки» — подарки, которые Москва довольно продолжительное время платила крымскому хану и крымской знати. Это была плата за то, чтобы не предпринимались набеги на московские земли. Точно такие же «поминки» платило крымским татарам Великое княжество Литовское. «Поминками» также оплачивалась лояльность — нужное Русскому государству поведение предводителей ряда родовых кланов.

Что это — дань? Нет, конечно. По сути это был подкуп. Аргументы тех, кто, ссылаясь на эти факты, говорит о зависимости Москвы от наследников Золотой Орды, не выдерживают критики.

— А вот наверняка известное вам мнение президента Академии военных наук Махмута Гареева, высказанное в недавнем интервью ТАСС: «Я не вижу в нем (в Стоянии на Угре. — «МК») сюжета воинской славы, достойного увековечивания на федеральном уровне. Потому что не было сражения… Обе силы не решились вступить в бой… Мы не видим здесь ни проявлений воинского искусства, ни воли к победе…»

— Уважаемый историк Великой Отечественной войны и авторитетный военачальник Махмут Гареев, по-видимому, прислушался к словам не совсем компетентных советников. Напомню хронологию событий этого года — их военные и политические аспекты.

О том, что Ахмат собирается в поход, в Москве узнали не позднее середины мая 1480 года. 8 июня к Оке — естественному оборонительному рубежу — были отправлены войска во главе с великим князем Иваном Ивановичем, старшим сыном и соправителем Ивана III. Несколькими днями раньше в том же направлении ушли несколько отрядов во главе с воеводами, а также силы удела Андрея Меньшого — младшего брата Ивана III, удельного князя Вологодского.

Андрей был отправлен в Тарусу, Иван Иванович со своими войсками стоял в Серпухове, а воеводы располагались, скорее всего, в Коломне. Таким образом были прикрыты наиболее опасные направления — броды через Оку. Где-то к середине июля в Москву дошли вести о том, что ордынцы находятся на Дону. 23 июля из Москвы в Коломну отправился сам Иван III со значительными силами.

Боевые действия начались в августе. Русские заставы столкнулись с передовыми разведывательными отрядами Ахмата: в летописях есть прямое указание на то, что ордынцы «проведывали» наличие русских войск на левом берегу Оки.

Кстати, в конце сентября Иван III распорядился сжечь Каширу, располагавшуюся на правобережье. Мотив понятен: укрепленный город не должен был достаться врагу. Саму Москву тоже готовили к осаде. Был приказ сжечь посады — то есть фактически все, что находилось за стенами Кремля, — в случае, если отряды Ахмата переправятся на левый берег Оки и выйдут таким образом на оперативный простор.

Испытав на прочность русские позиции в среднем течении Оки, войска Ахмата двинулись к ее верховьям. В самом конце сентября или начале октября отрядам хана удалось переправиться через Оку и выйти к Воротынску (в то время это была территория Великого княжества Литовского). Но русские войска, совершив переход с мест бывшей дислокации, уже 3 октября были на левом берегу пограничной Угры.

Не ожидавший этого Ахмат предпринял тем не менее решительную попытку овладеть перевозом в низовьях Угры. Если бы ордынцам удалось это, перед ними открылась бы прямая дорога на Москву. Сражение началось 8 октября и шло более трех дней. Но все атаки ордынцев были отбиты русскими. Позднее Ахмат предпринял еще две попытки форсировать Угру выше по ее течению, но они также были отражены.

Ну и как это оценивать? Как военную кампанию или как «постояли и разошлись»? Я полагаю, что это была военная кампания. Активные боевые действия продолжались почти четыре месяца — с августа по ноябрь 1480 года. Причем на фронте протяженностью более 200 верст.

— А каково, кстати, было соотношение сил?

— Цифры, понятно, сугубо гипотетические. Максимальные оценки численности войска Ахмата — от 70–80 тыс. до 100 тыс. Но вряд ли этим цифрам можно доверять. С учетом всех обстоятельств их нужно уменьшить в 1,5–2 раза. Предполагаю, что под началом Ахмата было от 35 до 50 тыс. человек. Однако по меркам того времени и это было огромным войском.

Что мог противопоставить этому Иван III? Оценки здесь опять-таки предположительные, опирающиеся на цифру уездов, которые, скорее всего, были мобилизованы, на информацию о городских ополчениях. В любом случае общая численность русских войск, противостоящих Ахмату, вряд ли могла превышать 16–18 тысяч. То есть соотношение сил было примерно один к двум и даже более в пользу ордынцев.

Однако русские войска имели ряд преимуществ. Во-первых, они были хорошо подготовлены к оборонительным действиям: с подобными набегами им приходилось сталкиваться не раз. Они опирались на военные укрепления, находились на хорошо знакомой им местности и умело пользовались естественными преградами.

Явным сюрпризом для ордынцев стало и использование русскими воинами огнестрельного оружия — тюфяков и пищалей. Это был первый зафиксированный летописями случай системного применения русскими войсками артиллерии в полевых условиях. У Ахмата же, насколько нам известно, пушек не было.

— В общем, Ахмат понял, что, несмотря на численное превосходство, русских ему не победить?

— Почему Ахмат решил отступить, точно сказать нельзя. По-видимому, была совокупность нескольких факторов. Несомненно, сильное впечатление на ордынцев произвели стойкость и боеспособность русских войск. Союзники-литовцы между тем так и не появились: никакой военной помощи от Казимира Ахмат не получил.

Еще одна важная причина: степняки были плохо приспособлены к длительным кампаниям, особенно — в осенне-зимних условиях. Как правило, походы продолжались не больше полутора-двух месяцев. А тут — почти полгода. Местность, которую занимали ордынцы, к ноябрю была ими в значительной мере опустошена, и они почти наверняка стали испытывать большие трудности со снабжением, прежде всего с продовольствием и фуражом. Один из русских летописцев специально отметил, что татары сильно обносились.

— Финальной фазой кампании стали, как известно, переговоры. По чьей инициативе они были начаты?

— Тут единства среди летописцев нет. По одной версии, инициатором выступил Иван III, по другой — хан. Надо отдать должное великому князю: он проявил и дипломатическую хитрость, и твердость. Тем не менее переговоры кончились ничем. Не добившись уступок со стороны Москвы, представители хана заявили, что решат проблему более простым способом: мол, вот-вот станет река, и все дороги для них будут открыты.

В преддверии ледостава русские силы были отведены сначала к ставке Ивана III в Кременце, затем — к Боровску: после того, как Угра, покрывшись льдом, потеряла свое значение как оборонительный рубеж, следовало сконцентрировать силы и подготовиться к генеральному сражению.

Однако отступление московских войск на более выгодные позиции было, по-видимому, воспринято Ахматом как заманивание, навязывание битвы в неблагоприятных для него условиях. И вместо того, чтобы перейти реку, он, к полному удивлению русских, повернул назад.

Летописцы, разумеется, увидели в этом чудо, знак заступничества Бога и Богородицы. Но у чуда было вполне естественное объяснение: неготовность ордынцев к продолжению кампании.

— Доказывая незначительность событий 1480 года для российской истории, Гареев приводит также такой аргумент: «Не было внешнего захватчика, которому следовало бы дать решительный отпор. Отношения выясняли по сути два равновеликих субъекта, считавших себя наследниками средневековой татарской державы». Другие представителя того же лагеря высказывают похожий довод: история России — история не только русских, но всех населяющих ее народов, а обе стороны тогдашнего противостояния представляли предки современных россиян. То есть это был, образно говоря, внутрисемейный конфликт. Практически гражданская война. Как вам такая логика?

— Ответ на первую часть вопроса достаточно ясен и прост. Хан Ахмат шел восстанавливать ордынское владычество над Северо-Восточной и Северо-Западной Русью, и в этом смысле никакого равенства статусов у Москвы и Орды не было. Посмотрите, как русские летописи описывают начало переговоров на Угре: хан велит Ивану III прийти к нему и подать челобитную грамоту «у своего стремени». Это совсем не отношения равновеликих, равностатусных правителей.

Что же касается того, как надо писать историю, тут я в немалой степени соглашусь: история России — это действительно история всех народов, населяющих территорию современной Российской Федерации. И, конечно, история каждого из этих народов должна учитываться. Но максимально объективно — с любой стороны.

Я не вижу в установлении нового памятного дня никакого унижения татарского национального самосознания. Даже если бы в войске Ахмата были предки нынешних жителей Татарстана, это никак не могло бы повлиять на современные межнациональные отношения. Но совершенно точно известно, что их там не было!

Казанское ханство вообще никаким боком не было причастно к этим событиям, поскольку придерживалось нейтралитета. А Крымское — находилось в союзе с Москвой. Менгли-Гирей совершил со своим войском набег на Подолию, что стало одной из формальных причин отказа Казимира от выполнения им своих союзнических обязательств по отношению к Ахмату.

Более того, в состав Московского великого княжества входило Касимовское ханство: касимовские ханы были служебными князьями великого князя. В то время там правил Данияр, сын Касыма. Данияр со своим войском участвовал во многих кампаниях, который вел Иван III. Мы знаем, например, что касимовские татары были в составе русских войск в 1472 году, когда Ахмат предпринял свой первый поход на Русь.

Прямых свидетельств о том, принимали ли они участие в кампании 1480 года, летописи нам не оставили. Однако исключать этого нельзя. Вполне вероятно, что после ухода главных русских сил с берега Оки к Угре оборонительные функции на этом направлении были возложены на отряды касимовского хана.

— Из кого же тогда состояло войско Ахмата?

— Точных сведений на этот счет, как вы понимаете, нет. Состав армий степных завоевателей был всегда очень пестрым и переменчивым. Скорее всего, основную массу воинов хана на тот момент составляли мангыты и ногайцы. Кроме того, Лихаческий летописец говорит о том, что Ахмат привел с собой «колмаков» — калмыков. Это, кстати, первое упоминание калмыков в русских источниках. Очень вероятно также участие в этом походе некоторых кланов сибирских татар.

— Так или иначе, выходит, что на Угре противостояли друг другу предки людей, которые сегодня живут в России.

— Но это вовсе не означает, что была гражданская война. В противном случае пришлось бы сильно переосмыслить данное понятие. Я полагаю, что первая гражданская война в России была в начале XVII века: в Смуту были вовлечены так или иначе все сословия, все группы населения почти всех регионов России. А в 1480 году была война правителей и народов, находившихся под властью этих правителей. Каждый из них преследовал свои цели. Но если бы в этой войне победил Ахмат, история России пошла бы во многом другим путем.

Не уверен, что она вообще не состоялась бы как суверенное государство: накопленная процессом объединения инерция была, на мой взгляд, слишком велика. Полностью остановить его было уже нельзя. Но победа Ахмата, означавшая полномасштабное восстановление зависимости Северо-Восточной и Северо-Западной Руси от Орды, значительно отсрочила бы рождение государства. Оно появилось бы, возможно, лет на сто позже. И формы его существования были бы, вероятно, другими. Вполне возможно, что после разгрома Москва утратила бы свою государствообразующую роль.

— Не последнюю роль в отношении к законопроекту в коридорах власти сыграла, судя по имеющейся информации, и близость даты победы на Угре к 4 ноября. Как же, мол, так: сначала страна празднует День народного единства, а всего через неделю будет «разобщающий праздник»?! Приходилось слышать такой аргумент?

— В таком виде — нет, не приходилось. Ну а что касается «разобщающего праздника», и говорить нечего: это абсурд. Никакого противоречия между этими событиями, отмечаемыми 4 ноября и 11 ноября, — кроме чисто конъюнктурного, усматриваемого некоторыми политиками и политологами, — я не вижу. Это совершенно разные события, совершенно разные эпохи. И к тому же, напомню, 11 ноября предлагается сделать не праздником, а памятным днем…

Нажмите.